Традиционная европейская историософия на протяжении веков тесными узами была связана с библейскими эсхатологическими принципами. "Я есмь Альфа и Омега, начало и конец, говорит Господь, Который есть и был и грядет, Вседержитель" (Откр. 1, 8). Пришествие Спасителя "отворило дверь" истории, и каждое ее событие находило теперь себе место и время, соотносясь с Рождеством Христовым.
"Я отворил перед тобою дверь, и никто не может затворить ее" (Откр. 3, 8). Однако с конца XIX века в западных историософских концепциях начинает прослеживаться настойчивая попытка "затворить дверь" эры христианства.
Мартин Хайдеггер в середине ХХ века заявил о "безрелигиозности" как главном признаке современной культуры, ссылаясь при этом на авторитет Ницше, который еще в конце XIX века мучительно ярко рассуждал о "смерти Бога". Вот и в конце ХХ века в России некоторые авторитетные исследователи утверждают, что мы вступили в постхристианскую эру и переживаем процесс, обратный тому, который переживало человечество при вхождении христианства в историю. Однако позволим себе усомниться в авторитетах. Ведь сомнение - это не только свидетельство привередливого характера. Со времен Декарта сомнение - признанный метод любого научного исследования. Подвергнем же сомнению точность понятия "постхристианская эра". В I веке н.э. христианство вошло в историю. Но это вхождение так изменило культуру, что до сих пор вне христианства она не может быть понята "в ее существе и смысле". Практически в одно время с Хайдеггером протоиерей Василий Зеньковский писал: "Не следует забывать, что европейская культура, при всей сложности своего состава, была и остается доныне христианской культурой - по своим основным задачам и замыслам, по своему типу: из христианства она преимущественно выросла, его упованиями и идеалами она питалась, в христианстве обрела она свои духовные силы и от него взяла любовь к свободе, чувство ценности личности" . Даже само умаление роли христианства в современной культуре фиксируется понятиями, от христианства происходящими, с ним связанным и определяющим себя через отношение к христианству, как то: "безрелигиозная культура", "постхристианская эра".
Нельзя отрицать, что за понятием "постхристианская эра" нет никакой реальности. Напротив, это - та "сложность состава", которая "была и остается доныне" свойственна культуре. Современная ситуация - это не "постхристианство", а вновь или "вечно возвращающееся" противостояние христианства и язычества. Из этого противостояния христианство на протяжении своей истории никогда не выходило. Менялись лишь виды, степень остроты и масштабы этого противостояния. Не раз в истории европейской культуры это противостояние принимало предельные формы: в I - III веках, в эпоху Реформации, во время второй мировой войны и т.д. Близка к этому пределу и современная культура. Особенно ярко этот предел проявляет себя в утонченной неоязыческой форме "спасения" планеты от угрозы демографической катастрофы. Хочется отметить, что этот частный пример на самом деле из разряда стержневых. Он обнаруживает, что такое явление, как управление демографическими процессами, столь типичное для "постхристианской эры", на самом деле именует обратную силу, а именно - ведет к обнаружению непреходящего места и неубывающего смысла христианства. В чем же суть демографической проблемы? Прежде всего в том, что численность населения планеты увеличивается. Демографы подсчитали, что в конце первого тысячелетия (1000 г.) численность населения нашей планеты составляла примерно 250 - 275 млн человек. В конце второго тысячелетия (2000 г.) она приблизилась к 6 млрд человек. Причем в конце XIX века она составляла 1 171 млн человек, в 1960 году - 3 млрд человек. В чем причина такой динамики? Для многих ответ прост: это следствие успехов медицины и политики мира.
Действительно, питаясь мощным энергетическим потенциалом христианских ценностей святости жизни, милосердия, делания добра, наука, в частности медико-биологическое знание, к началу ХХ века приходит к ликвидации постоянно угрожающих человечеству факторов риска - эпидемий, инфекционных заболеваний. Достижения медицинской науки снижают детскую смертность, приводят к росту продолжительности жизни. Нейтрализация еще одной угрозы человечеству - войн, с помощью политических мирных средств урегулирования международных отношений - второе мощное основание происходящих демографических процессов.
Кто станет отрицать значение и важность демографических сведений при выработки стратегии и тактики экономической и социальной политики государства? Но как велик соблазн, признав это, сделать следующий шаг и выйти на уровень управления демографическими процессами! А если при этом принять известный аргумент языческой культуры (Аристотель "Политика"), что во всех твоих бедах, в частности в снижении уровня жизни, виноват ближний, в данном случае в том, что его "так много", то выход на этот уровень получает оправдание - "вольное или невольное". Пугало "демографической катастрофы" начинает формировать веру в спасительность "рационального планирования рождаемости". Немного позже ученые подсчитали, что, учитывая возможные достижения науки и техники, среднюю урожайность сельскохозяйственных культур, научно обоснованные нормы питания, наша планета может прокормить в 6 раз больше людей, чем на ней будет к началу третьего тысячелетия. Все сказанное относится в равной мере и к энергетическим ресурсам (по прогнозам ООН) . Дело не в количестве энергии, продовольствия и других благ, а в качестве справедливости распределения, то есть в мере нравственности человеческих отношений. И стремиться надо к совершенствованию нравственных отношений, а не к созданию программ планирования численности населения по регионам, с помощью которых можно выйти на существенное снижение рождаемости. Но этот "голос жизни" заглушает какофония "выживания". Многие не слышат", не различают ее основной "темы". Многие еще воспринимают происходящее под благозвучие идей о благосостоянии страждующего человечества, не слыша фальши при их сочетании с идеей "искусственного отбора". Тем не менее для многих уже очевидна связь идей "искусственного отбора" и идеей "смерти Бога". Именно эти идеи задают "тональность" всем новым биомедицинским технологиям. Медицинская генетика просчитывает и выявляет человеческую неполноценность; искусственное оплодотворение работает с генетически отобранным материалом; критерием отбора в трансплантации становится перспективность пациента в широком смысле; понятие "медицинское планирование семьи" означает аборт, контрацепцию, стерилизацию. Новая медицинская практика ставит культуру перед фактом целесообразности введения новых критериев смерти для человека с бьющимся сердцем на "легкую и достойную" смерть и т.д. и т.п. В демографической "калькуляции" люди, точнее их количество и качество, становятся основным средством расчета параметров выживания цивилизации. Но если официальная медицина скорее "невольно" подчинена логике "выживания" и , как правило, не ведает, что творит, то сатанинские секты вольны и им нечего скрывать. "Спаси планету - убей себя!" - основной "догмат" "Церкви эвтаназии", явившей себя миру в 1992 году в Бостоне (США). Основателем-основательницей этой секты стал-стала транссексуал Хрис Корда. Посетившая его-ее "информация" предвещала экологическую катастрофу от "непомерной репродуктивной активности человечества". Отсюда и основная заповедь - "не размножайся". Определены и пути ко спасению. Это самоубийство, аборты, каннибализм и содомия. Именно это может спасти Землю от катастрофы и восстановить утраченное биологическое равновесие в природе. С точки зрения Корды, право на "достойную смерть" (принцип эвтаназии) должно стать абсолютно легальным и распространяться не только на безнадежных больных, но и на любого нормального человека. Аборты должны быть не просто абсолютно разрешены, но признаны как "морально позитивный акт". Людоедство ничуть не более непристойно, чем поедание людьми крупных млекопитающих. Наконец, содомия (секс без деторождения, гомосексуализм, гетеросексуальное некоитальное сношение) должна приобрести преимущественный, по отношению к гетеросексуальности, статус нормы. "Новое экологическое мышление" исповедует около 100 человек, принадлежащих к центральной церкви в Бостоне, несколько тысяч сторонников на уровне кибернетической конгрегации и множество сочувствующих во всех штатах Америки, в Италии, Латвии. Немного. Но не это главное. Главное - то, что это явление совсем не ново: ведь по сути это "возвращение" языческого культа Молоха, ритуал поклонения которому заключался в принесении человеческих жертв, особенно детей, в кастрации. "Церковь эвтаназии" - это новые и чрезвычайно яркие одежды старой логики противостояния Жизни и Смерти, а не признак постхристианства, то есть выхода христианства из истории. И чем откровеннее это противостояние, тем больше оснований для выбора у каждого из нас, к которым вновь, как и прежде обращены слова: "Вот я сегодня предложил тебе жизнь и добро, смерть и зло... Избери жизнь, дабы жил ты и потомство твое" (Втор. 30, 15-19). И до тех пор, пока человеческий разум способен воспринимать эти слова, мы живем в христианской культуре, не переставая уповать на "Живущего во веки веков" (Откр. 5, 14).
Ирина СИЛУЯНОВА,
кандидат философских наук
"Православная беседа" N 4, 1997 г.
- Зеньковский В.В. Автономия и теономия. Путь, 1926, N 3, с. 36
- Шнейдерман Н.А. Социология и жизнь. Откровенный разговор. М., 1991, С. 12