Иеромонах Серафим (Роуз)

Как не надо читать свв. отцов

Много уже было сказано о серьезности и трезвении, с какими следует приступать к изучению свв. отцов. Но самая легкоумность человека ХХ века, привычка не принимать всерьез даже самых важных предметов, “играть в идеи” - что и делают сейчас университетские ученые - создает для нас необходимость внимательнее вглядеться в некоторые ошибки, обычно совершаемые номинальными православными, когда они изучают или исследуют свв. отцов. Здесь будет необходимо привести имена и названия публикаций, чтобы показать, в какие ловушки многие уже попали. Рассмотрев это, мы сможем более четко уяснить, как не следует приступать к свв. отцам.

Ловушка первая: дилетантство

Это западня, в которую попадают наиболее легкоумные из тех, кто интересуется православным богословием или духовностью, особенно бывает присуща разнообразным “экуменическим” сборищам-конференциям, встречам и т.п. Такие сборища - фирменное блюдо Братства св. Албания и преподобного Сергия, что и отражается в их журнале “Соборность”. Здесь мы можем прочесть, например, во вступительном слове клирика, предположительно православного, о свв. отцах: “Отцы-пустынники могут сыграть для нас исключительно важную роль. Они могут быть для нас замечательным местом экуменической встречи” (архимандрит Дмитрий Трактеллис, “Св. Нил о молитве”, Соборность 1966, зима-весна, с. 84). Может ли говорящий это быть столь наивен, чтобы не знать, что отец, которого он желает изучать, как и все свв. отцы, пришел бы в ужас, если бы узнал, что его слова используются для обучения искусству молитвы инославных? Одно из правил вежливости на таких экуменических сборищах заключается в том, что инославных не информируют о том, что первое необходимое условие для изучения свв. отцов - иметь ту же веру, что и отцы - православную. Без этого предварительного условия все наставления в молитве и духовном учении - всего лишь обман, средство для запутывания инославного слушателя в его собственных ошибках. Это нечестно в отношении слушателя; это несерьезно со стороны выступающего; именно так и нельзя проводить исследование или изучение свв. отцов.

В том же периодическом издании можно прочитать о “паломничестве в Британию”, в ходе которого группа протестантов посетила службы разных сект, а потом православную литургию, за которой “отец произнес очень ясное и просветительное слово на тему о Евхаристии” (Соборность, 1969, с. 680). Несомненно, в своем слове батюшка цитировал свв. отцов - но он не привнес понимания своим слушателям; он только еще больше их запутал, позволив им теперь думать, что Православие - еще одна секта, из тех, что они посетили, и что православное учение об Евхаристии сможет помочь им лучше понять их лютеранские или англиканские службы. В сообщении об “экуменической встрече” в том же номере (с. 684) находим результат проповедования “православного богословия” в таких условиях. “После посещения православной литургии, участники беседы посетили баптистскую службу причащения, что явилось глотком свежего воздуха. Особенно ободряющей была небольшая служба на тему о радости Воскресения. Те из нас, которые знакомы с Православной Церковью, обнаружили, что и здесь была выражена та же истина, и мы были счастливы найти ее и в баптистской службе”. Православные, поощряющие такой бесчувственный дилетантизм, несомненно, забыли о повелении Священного Писания: “Не бросайте вашего жемчуга свиньям”.

Недавно то же Братство расширило свой дилетантизм, следуя последней интеллектуальной моде, включая лекции по суфизму и другим нехристианским религиозным традициям, которые, вероятно, обогащают “духовность” слушателей во многом так же, как это до сих пор делало для них Православие.

Тот же извращенный духовный подход можно видеть на более утонченном уровне в “согласованных заявлениях”, исходящих время от времени от “консультаций богословов”, будь то православно-католических, православно-англиканских и т.п. Эти “согласованные заявления”, по таким предметам, как “Евхаристия”, или “природа Церкви”, являются, опять-таки, упражнениями в экуменической вежливости, в которых инославным не делается и намека (если даже присутствующие “православные богословы” это знают), что, на каком бы определении таких реальностей ни “согласиться”, инославные, не обладая опытом жизни в Церкви Христовой, не имеют их реально. Такие “богословы”, не колеблясь, ищут даже какого-то согласия по самой духовности - хотя здесь, как нигде, невозможность любого согласия должна быть ярко очевидна. Те, кто могут верить, как гласит официальное “Послание” “Православно-цистерцианского симпозиума” (Оксфорд, 1973), что римо-католические, православные и англиканские монашествующие “имеют между собой глубокое единство, как члены монашеских общин, принадлежащих к различным традициям Церкви”, конечно, мыслят по тленной премудрости мира сего, и его “экуменическим” модам, а не в соответствии с православным монашеским духовным преданием, строго настаивающим на чистоте веры. Мирские цели и тон таких “диалогов” ясно проявляются в отчете о том же симпозиуме, где указывается, что этот “диалог” теперь собираются расширять, включая в него не-христианское монашество... “идентифицироваться каким-то реальным образом с монашеством буддизма и индуизма” (Диакония, 1974, № 4, с. 380, 392). Какими бы умудренными не воображали себя участники этого симпозиума, их дилетантство ничуть не лучше такового протестантов-мирян, которые столько же благоговеют перед баптистской службой преломления, как и перед православной литургией.

Далее, читаем в “православном” периодическом издании сообщение об “Экуменическом институте духовности” (католико-протестантско-православном), который проводился в Свято-Владимирской семинарии в Нью Йорке в 1969, и где православный профессор “широких взглядов” Николай Арсеньев высказывался о христианской духовности Востока и Запада. Православный священник так сообщает об этом высказывании: “Одним из наиболее разительных утверждений профессора было то, что уже существует христианское единство в святых всех христианских традиций. Было бы интересно попытаться воспользоваться этим для лечения доктринальных и институционных разделений, которые так же явно существуют” (о.Фома Хопко, St.Vladimir's Theological Quarterly, № 4, 1969, с. 225).

Доктринальные отклонения “православных” экуменистов достаточно велики, но когда доходит до духовности, то, кажется, нет границ тому, что можно говорить и во что веровать - указание на то, сколь далеки и смутны стали предание и опыт истинной православной духовности для сегодняшних “православных богословов”. Настоящее серьезное исследование “сравнительной духовности” можно провести, но оно никогда не даст “согласованного заявления”. Один лишь пример: превосходный образец “Западной духовности”, приводимый д-ром Арсеньевым и почти всеми другими - это Франциск Ассизский, который с точки зрения православной духовности являет классический пример духовно заблудшего монаха, впавшего в прелесть, и который потому только почитается святым, что Запад уже впал в апостасию и утратил православный стандарт духовной жизни. В нашем исследовании православного духовного предания мы намерены (для контраста) показать, именно где Франциск и более поздние западные “святые” заблудились; а пока достаточно отметить, что вот это отношение, которое порождает такие “экуменические институты” и “согласованные заявления” - это именно то же отношение фривольного дилетантства, которое мы уже рассматривали на более популярном уровне.

Основная причина этого, духовно патологического отношения - это, вероятно, не столько порочно-интеллектуальный богословский релятивизм, преобладающий в экуменических кругах, но это что-то более глубокое, нечто присущее всей личности и образу жизни большинства “христиан” сегодня. Это проглядывает в комментарии одного православного студента “Экуменического института”, спонсированного Всемирным Советом Церквей в Боссе, Швейцарии. Говоря о значении “личного ознакомления со столь различными подходами”, чего он раньше не испытывал, он отмечает, что “самые лучшие дискуссии (по предмету “Евангелизма”) имели место не на пленарных сессиях, а у камина со стаканом вина” (St. Vladimir's Theological Quarterly, № 3, 1969, с. 164). Это, сделанное почти вскользь, замечание, выявляет более чем “непринужденность” (casualness) современной жизни; оно указывает на все современное отношение к Церкви, ее богословию и практике. Но это подводит нас ко второй главной ловушке, которой нам следует избегать при изучении свв. отцов.

Вторая ловушка: “богословие с сигаретой”

Не только “экуменические” собрания могут быть легкомысленными и фривольными; можно отметить именно тот же тон на “православных” встречах и собеседованиях, и на собраниях “православных богословов”. Не всегда на таких собраниях непосредственно занимаются свв. отцами или дискутируют о них, но осведомленность о духе таких собраний подготовит нас к пониманию той среды, которую серьезные с виду православные богословы приносят с собой, когда начинают заниматься духовностью и богословием.

Одна из крупнейших “православных” организаций в США - “Объединенные русские православные клубы” (FROC - ОРПК. Нынешний духовный возглавитель этого объединения - митрополит Феодосий Американской Автокефальной Церкви - прим. редакции), куда входят в основном члены бывшей Русско-Американской митрополии; на ежегодных съездах этой организации проводится деятельность, типичная для “православия” в Америке. Выпуск “Русского Православного Журнала” за октябрь 1973 посвящен съезду этого года, на котором епископ Димитрий Хартфордский сказал делегатам: “То, что я здесь вижу, а я говорю это совершенно искренне - это что ОРПК - потенциально величайшая духовная сила во всем американском Православии” (с. 18). Действительно, на съездах присутствуют клирики, обычно включая митрополита, ежедневно проводятся богослужения, и всегда бывает семинар по религиозной теме. Знаменательно, что на семинаре в этом году (который шел под девизом, в “американско-православном” духе: Что? Опять Великий пост?), “поднимались вопросы о соблюдении субботнего вечера в качестве подготовки к воскресному дню. Возникают конфликты потому, что американский стиль жизни сделал субботний вечер “социальным вечером” недели. Один присутствующий священник дал на этот вопрос православный ответ: “Он за то, чтобы субботним вечером посетить вечерню, исповедаться, и потом спокойно провести вечер”” (с. 28). Но для тех, кто устраивал съезд, явно не существовало никакого конфликта; они давали (как и на каждом съезде) танцы вечером по субботам полностью в “американском стиле”, и в другие вечера также давали развлечения, включая “забавы для подростков” “с рок оркестром”, игрушечное казино “в обстановке, напоминающей Лас-Вегас”, а для мужчин обучение “культурному искусству танца живота” (с. 24). Иллюстрации, сопровождающие статьи, показывают некоторые из этих фривольностей, удостоверяя нас, что “православные” американцы никак не отстали от своих соотечественников в позорно-нечестивых развлечениях; причем вперемешку идут снимки Божественной литургии. Такая смесь святого и фривольного считается сегодня “нормальной” в “американском православии”. Но с какой духовной подготовкой может человек прийти на Божественную литургию, если он провел вечер накануне, празднуя духу мира сего, и провел многие часы воскресного отдыха в совершенно фривольных развлечениях? Трезвый наблюдатель может лишь ответить: такой человек несет с собой мирской дух, и самый воздух, которым он дышит, пропитан обмирщенностью; поэтому для него самое Православие входит в “непринужденный” американский “стиль жизни”. Если бы такой человек начал читать свв. отцов, которые говорят о совершенно другом образе жизни, он либо нашел бы их совершенно безотносительными к его собственному образу жизни, либо потребовалось бы исказить их учение, чтобы сделать его применимым к его образу жизни.

Теперь посмотрим на более серьезное “православное” собрание, где даже упоминались свв. отцы: ежегодные “конференции” “Православной студенческой комиссии”. В осеннем номере журнала Concern за 1975 приведен ряд фотографий конференции 1975 года, цель которой была совершенно “духовная”: тот же “непринужденный” дух, молодые женщины в шортах (что постыжает даже съезд ОРПК!), а священник читает “вступительную речь”, держа руку в кармане... и в такой атмосфере православные христиане обсуждают такие темы, как “Святой Дух в Православной Церкви”. Тот же номер журнала Concern дает нам возможность проникнуть в то, что происходит в умах таких внешне “непринужденных” людей. Новая колонка об “освобождении женщин” (заглавие ее настолько намеренно вульгарное, что его здесь не приводим), ведет ее умная молодая новообращенная: “Когда я обратилась в Православие, я чувствовала, что осознаю большую часть проблем, с которыми мне предстояло встретиться в Церкви. Я знала о скандальных национальных противоречиях, разделяющих Церковь, о ссорах и фракциях, заедающих приходы, и о религиозном невежестве...” Затем ведущая переходит к возражению против традиционного сорокадневного “очищения” родильницы, а также других “старомодных” устроений, которые этой “просвещенной” современной американке представляются “нечестными”. Вероятно, она никогда не встречала настоящего православного священника или мирянина, который объяснил бы ей значение или сообщил ей настроение подлинно православного образа жизни; возможно, если бы она встретила такового, то не пожелала бы понять его, ни уразуметь, что самая серьезная “проблема” новообращенных сегодня - вовсе не критика православного окружения, с такой легкостью могущая быть проводимой, а скорее сосредоточение новообращенных на собственных внутренних действиях (mind and attitude). Образ жизни, отражаемый журналом Concern - не православный, и самое его настроение делает любое приближение к православному образу жизни почти невозможным. В таких периодических изданиях отражаются мнения большинства нынешних чванных, эгоистичных, фривольных молодых людей, которые, когда приходят к религии, ожидают обрести “духовность с комфортом”, нечто тотчас доступное их незрелому уму, отупленному “современным образованием”. Сегодняшние молодые (и многие старшие) клирики, сами находясь под воздействием мирской атмосферы, в которой вырастает молодежь, иногда опускаются до того, что льстят молодым людям, попуская им легкомысленно критиковать старших и их православные “гетто”, и в лучшем случае дают бессильные академические лекции на темы, далеко превышающие их разумение. Что пользы говорить с такой молодежью об “обожении”, или о “пути святых” (Concern, осень 1975), - понятиях, несомненно интеллектуально постижимых для сегодняшнего студенчества, но к которым они эмоционально и духовно совершенно не готовы, не зная азов православного борения и отделения себя от своего мирского окружения и воспитания? Без такой подготовки и обучения основам духовной жизни, лекции не дадут духовного плода.

Видя, из какой среды выходят сегодняшние молодые православные в Америке (да и по всему свободному миру), не удивляешься, когда обнаруживаешь общее отсутствие серьезности в трудах - лекциях, статьях, книгах - по православному богословию и духовности, и вклад даже лучших лекторов и писателей в “основном потоке” сегодняшних православных юрисдикций представляется до странности бессильным, не имеющим духовной силы. То же и на народном уровне: жизнь рядового православного прихода нынче производит впечатление инертности, совсем как у сегодняшних “православных богословов”. Почему так?

Бессилие Православия, столь обширно выражаемое и переживаемое сегодня, само по себе, несомненно, является производным нищеты, отсутствия серьезности, современной жизни. Православие сегодня, с его священниками, богословами и верующими, стало мирским. Молодые люди, приходящие из комфортабельных домов и принимающие или ищущие (“коренные православные” и обращенные схожи в этом отношении) религии, которая была бы недалека от той самоугождающей жизни, которую они знали; профессора и лекторы, среда которых - академический мир, где, как известно, ничто не принимается всерьез в последней инстанции, как вопрос жизни и смерти, и где и происходят почти все эти “собеседования”, “конференции” и “институты”, - все эти факторы, вместе взятые, производят искусственную, тепличную атмосферу, в которой, что бы ни говорилось о возвышенных истинах Православия, или об опыте, - в силу самого контекста, в котором оно говорится, и мирской ориентации говорящего и служащего, не может достать до глубин души и вызвать глубокую преданность, какая была нормальной для православных христиан. В противоположность этой тепличной атмосфере, естественное, православное образование, естественная передача самого Православия происходит в той среде, которая прежде воспринималась как естественная православная: в монастыре, куда не только послушники, но и набожные миряне прибывают научаться как от самой атмосферы святыни, так и из беседы с особенно почитаемым старцем; в нормальном приходе, если его священник “старомодного” образа мыслей, горит духом Православия и столь желает спастись своим пасомым , что не потакает им в их грехах и мирских привычках, а всегда побуждает их к более высокой духовной жизни; даже в богословской школе, если она старого типа, а не смоделирована с мирских западных университетов, чтобы там была возможность живого общения с истинно-православными учеными, которые действительно живут верой и мыслят в соответствии со “старой школой” веры и благочестия. Но все это - то, что когда-то считалось нормальной православной средой - ныне отвергнуто православными, которые находятся в гармонии с искусственной средой современного мира, и уже не является даже частью бытия нового поколения. В русской эмиграции “богословов” новой школы, которые желают быть в ладу с интеллектуальной модой, цитировать новейшую римо-католическую или протестантскую мысль и принимать весь “непринужденный” тон современной жизни и, в особенности, академического мира, метко прозвали “богословами с сигаретой”. Одинаково справедливо можно назвать их “богословами с бокалом вина” или приверженцами “богословия на полный желудок”, либо “духовности с комфортом”. Их слово не имеет силы, потому что они сами целиком от мира сего и обращаются к мирским людям в мирской атмосфере - из всего этого получаются не христианские подвиги, а лишь пустые разговоры и никчемные, напыщенные фразы.

Точное отражение этого духа на популярном уровне можно видеть в короткой статье, написанной известным мирянином Греческой архиепископии в Америке и опубликованной в официальной газете этой юрисдикции. Явно находясь под влиянием “отеческого возраждения”, охватившего Греческую архиепископию несколько лет назад, этот мирянин пишет: “Очень необходимо сегодня “успокоиться”. Это, в сущности, важная часть нашего православного предания, но быстрый мир, в котором мы живем, кажется, вытесняет это из нашего расписания.” Для обретения этой тишины он советует “положить начало, даже в наших домах... За столом перед едой, вместо положенной молитвы, почему бы не устроить минуту молчаливой молитвы, а затем вместе прочитать “Отче наш”? Можно было бы попрактиковать это в качестве эксперимента в наших приходах во время службы. Не нужно ничего добавлять или убавлять. Просто в конце службы оставить всякие молитвы вслух, пение, чтение и движение, и просто постоять в тишине, и пусть каждый из нас молится о присутствии Бога в наших жизнях. Молчание и дисциплина тела составляют значительную часть нашего православного предания. В прошлые века это называлось в Восточной Церкви “исихастским движением”... Пребывать в покое. Это положит начало тому внутреннему обновлению, в котором мы так нуждаемся и к которому должны стремиться” (The Orthodox Observer, 17 сентября 1975, с. 7).

Автор, очевидно, имеет благие намерения, но, как и сами сегодняшние православные церкви, он поймался в ловушку мирских помыслов, которые делают для него невозможным нормальное православное видение вещей. Нужно ли говорить, что тому, кто собирается читать свв. отцов и проходить “святоотеческое возрождение” только для того, чтобы вставлять в свой режим время от времени момент чисто наружного молчания (явно исполненного изнутри мирской настроенности всей его жизни вне этого момента!), и напыщенно называть это высоким именем исихазма, - тому лучше бы и вовсе не читать свв. отцов, ибо это чтение просто сделает нас лицемерами и фальсификаторами, способными не более, чем православные молодежные организации, отделять святое от фривольного. Чтобы приблизиться к свв. отцам, нужно стремиться выйти из атмосферы мира сего, признав ее тем, что она есть. Кто чувствует себя, как дома, в мире истинной православной духовности, настроенность которой совершенно иная, чем та, что присутствует в этих типичных выражениях “религиозной” обмирщенности. Мы должны считаться с истиной, хотя бы она и причиняла боль: тот, кто серьезно читает свв. отцов и стремится, в меру своих сил (даже на очень примитивном уровне) вести православную жизнь, - не должен идти в ногу со временем, должен быть чужим в атмосфере современных “религиозных” движений и дискуссий; должен сознательно стремиться вести жизнь, совершенно отличную от той, которая отражена почти во всех нынешних “православных” книгах и периодических изданиях. Конечно, все это легче сказать, чем сделать; но есть некоторые указания общего порядка, которые могут помочь нам в этой борьбе. К ним мы вернемся после краткого исследования еще одной ловушки, которой следует избегать при нашей работе со свв. отцами.

Третья ловушка: “ревность не по разуму” (Рим. 10, 2).

При всем бессилии и худосочии сегодняшнего мирского “православия”, нет ничего удивительного в том, что кое-кто, даже в среде обмирщенных “православных” организаций, ухватывает огонь истинного Православия, содержащийся в богослужениях и отеческих писаниях и, держась его как мерила против тех, кто довольствуется обмирщенной религией, становится ревнителем истинной православной жизни и веры. Само по себе это похвально; но на практике нелегко избежать сетей мира, и слишком часто такие ревнители не только являют многие признаки обмирщения, которого они желают избежать, но и уводятся из области православного предания в нечто, более напоминающее суровое сектантство.

Самым разительным примером такой “ревности не по разуму” является “харизматическое” движение. Нет нужды описывать это движение (подробное описание можно прочитать в книге о. Серафима “Православие и религия будущего” - прим. редакции). С каждым номером “православного харизматического” журнала “Логос” становится все яснее, что те православные, которые втянуты в это движение, не имеют твердой основы опытного святоотеческого христианства, и их апологии почти целиком протестантские по языку и тону. “Логос”, ясное дело, цитирует из св. Симеона Нового Богослова и преподобного Серафима Саровского, но контраст между этими истинно- православными учениями о Святом Духе и протестантским опытом, описываемым здесь же в журнале, столь резок, что здесь явно участвуют две совершенно разные реальности: одна, Дух Святой, который приходит только к тем, кто подвизается в истинно-православной жизни, но (в эти последние времена) не каким-либо сенсационным образом; и совершенно иной экуменический религиозный “дух времени”, который обладает именно теми, кто оставил “исключительный” православный образ жизни (или никогда его не ведал) и “открылся” новому откровению, доступному всем, не важно, кто какой секты. Кто внимательно изучает свв. отцов и применяет их учение к собственной жизни, сможет различить в этом движении очевидные признаки духовного обмана (прелести) и признает явную неправославность практики и духа, характеризующих его.

Есть также совсем неприметная форма “ревности не по разуму”, которая может представлять больше опасности для рядового серьезного православного христианина, потому что может увести его в личной духовной жизни, не открывшись сколько-нибудь очевидными признаками духовного обмана. Эта опасность особенно касается новообращенных, послушников в монастырях, - словом, всех, у кого ревность зелена, почти не испытана опытом и не умерена рассудительностью.

Такого рода ревность - продукт соединения двух основных расположений души. Во-первых, тут высокий идеализм, вдохновленный, в особенности, повествованиями о пустынножительстве, суровых аскетических подвигах, возвышенных духовных состояниях. Сам по себе идеализм хорош, и им характеризуется всякое истинное рвение к духовной жизни, но, чтобы быть плодоносным, он должен умеряться фактическим опытом трудной духовной борьбы, и смирением, рождаемым в этой борьбе, если только оно истинное. Без такого умерения он утрачивает контакт с реальностью духовной жизни и выхолащивается увлечением - приводим слова епископа Игнатия Брянчанинова - “невозможной мечтой о совершенной жизни, представляемой живо и привлекательно в воображении”. Чтобы сделать этот идеализм плодоносным, нужно последовать совету епископа Игнатия: “Не доверяйте, братия, вашим помыслам, хотя бы они казались вам самыми благими, хотя бы они представляли вам в живописной картине святейшее монашеское жительство!” (“Приношение современному монашеству”, глава 10).

Во-вторых, к этому обманному идеализму, особенно в наш рациональный век, присоединяется крайнее критическое отношение, применяемое ко всему, что не соответствует невозможно высоким запросам послушника. В этом главная причина разочарования, которое часто постигает новообращенных и послушников после того, как первая у них вспышка энтузиазма к Православию или монашеской жизни потухла. Такое разочарование - верный признак того, что их подход к духовной жизни и к чтению свв. отцов односторонний, с излишним упором на абстрактное знание, которое надмевает, и без внимания, или при полном неведении, к сердечной боли, которая должна сопровождать духовную борьбу. Так бывает, когда послушник обнаруживает, что правила поста в монастыре несоизмеримы с тем, что он читал о пустынных отцах, или что в богослужениях не следуют буквально Типикону, либо что его духовный отец имеет человеческие недостатки, как и кто угодно, и фактически не является “духовным старцем”; но тот же послушник первым пал бы, окажись он под правилом поста или службы по Типикону, неприспособленных к нашим, духовно слабым дням, а без духовного отца, которому он считает невозможным довериться, он вообще не сможет духовно окормляться. Люди, живущие в миру, смогут найти точные параллели этой монашеской ситуации у новообращенных на нынешних православных приходах.

Отеческое учение о сердечной боли есть одно из наиважнейших учений для наших дней, когда столько предается значения “умственному знанию” за счет должного развития эмоциональной и духовной жизни. Отсутствием этого существенного опыта прежде всего и обусловливается дилетантство, тривиальность, недостаток серьезности в сегодняшнем общеупотребительном изучении свв. отцов; без этого нельзя применять учения свв. отцов к собственной жизни. Можно достичь высочайшего уровня понимания умом учения свв. отцов, можно “от зубов” цитировать свв. отцов на любую мыслимую тему, можно иметь “духовный опыт”, который кажется таким, как его описывают в отеческих книгах, можно даже в совершенстве знать все ловушки, в которые можно впасть в духовной жизни - и все же, без сердечной боли, можно остаться бесплодной смоковницей, скучным “всезнайкой”, который всегда “прав”, или стать адептом нынешнего “харизматического” опыта, который не знает и не может передать истинного духа свв. отцов.

Все сказанное ни в коей мере не является полным каталогом неверных способов чтения или подхода к свв. отцам. Это всего лишь ряд намеков на то, сколько многими путями можно подходить к свв. отцам ошибочно, и, следовательно, не получая от чтения их пользы, а может и во вред. Это есть попытка предупредить православных, что изучение свв. отцов - дело серьезное, к которому не следует подходить легкомысленно, следуя какой-либо интеллектуальной моде нашего времени. Но это предупреждение не должно отпугнуть серьезных православных. Чтение свв. отцов, действительно, незаменимая вещь для того, кто дорожит своим спасением и желает содевать его в страхе и трепете; но следует подходить к этому чтению практически, чтобы получить от него максимальную пользу.